ГИАЦИНТОВАЯ
ПРОЗА
Выпуск #3 - 21 февраля 2000г.
Ведущий рассылки: Косарев
Денис aka Crocodile Dan
Страничка рассылки: http://www.citycat.ru/hhouse/
ПРЕДИСЛОВИЕ
Честно говоря, я в шоке. За три
недели рассылка набрала почти полторы
тысячи подписчиков и каждый день
прибавляется еще 30-100 человек :) Нет, все
понятно... но шо конкретно? :) Да... проза
людям явно ближе, чем поэзия. Надо
сказать, мне уже прислали довольно много
рассказиков, и своих, и чужих - всяких.
Большинство из них очень даже хорошо
написано. Да, кстати - прошу прощения у
всех, кто посылал мне письма и не
дождался ответа. Как раз сейчас я
пытаюсь разгрести почтовые завалы и как-то
упорядочить то, что вы прислали и
продолжаете присылать. Каждый из
авторов получит (или уже получил) личное
письмо о состоянии дел с его творчеством:
что прислано, что опубликовано, что
будет опубликовано, а что вообще никуда
не годится :(
А теперь - обещанный мною в
прошлом выпуске рассказ Габриэля Гарсиа
Маркеса. Прислала его одна из постоянных
подписчиц Гиацинтового Дома - МОлька.
Огромное ей за это спасибо.
Да, и еще - не пугайтесь нумерации
выпусков, это просто моя вечная
забывчивость :)
ГЛАЗА ГОЛУБОЙ
СОБАКИ
© (текст) 1950, Габриэль Гарсиа
Маркес
© (перевод) Сальниковой С.В., Шебашевича П.В.
© (публикация) 1990, изд. "Васильевский
остров", Ленинград.
© (OCR) Maria Lappa
прислала - МОлька ( molka@transoil.gomel.by
)
Она пристально смотрела на меня,
а я все не мог понять, где прежде я видел
эту девушку. Ее влажный тревожный взгляд
заблестел в неровном свете керосиновой
лампы, и я вспомнил - мне каждую ночь
снится эта комната и лампа, и каждую ночь
я встречаю здесь девушку с тревожными
глазами. Да-да, именно ее я вижу каждый
раз, переступая зыбкую грань сновидений,
грань яви и сна. Я отыскал сигареты и
закурил, откинувшись на спинку стула и
балансируя на его задних ножках, -
терпкий кисловатый дым заструился
кольцами. Мы молчали. Я - покачиваясь на
стуле, она - грея тонкие белые пальцы над
стеклянным колпаком лампы. Тени дрожали
на ее веках. Мне показалось, я должен что-то
сказать, и я произнес наугад: "Глаза
голубой собаки", - и она отозвалась
печально: "Да. Теперь мы никогда этого
не забудем". Она вышла из светящегося
круга лампы и повторила: "Глаза
голубой собаки. Я написала это повсюду".
Она повернулась и отошла к
туалетному столику. В круглой луне
зеркала появилось ее лицо - отражение
лица, его оптический образ, двойник,
готовый раствориться в трепетном свете
лампы. Грустные глаза цвета остывшей
золы печально посмотрели на меня и
опустились, она открыла перламутровую
пудреницу и коснулась пуховкой носа и
лба. "Я так боюсь, - сказала она, - что
эта комната приснится кому-нибудь еще, и
он все здесь перепутает." Она щелкнула
замочком пудреницы, поднялась и
вернулась к лампе. "Тебе не бывает
холодно?" - спросила она. "Иногда
бывает..." - ответил я. Она раскрыла
озябшие руки над лампой, и тень от
пальцев легла на ее лицо. "Я, наверно,
простужусь, - пожаловалась она. - Ты
живешь в ледяном городе".
Керосиновый огонек делал ее кожу
медно-красной и глянцевой. "У тебя
бронзовая кожа, - сказал я. - Иногда мне
кажется, что в настоящей жизни ты должна
быть бронзовой статуэткой в углу какого-нибудь
музея". "Нет, - сказала она. - Но порой
мне и самой кажется, что я металлическая
- когда я сплю на левом боку и сердце
гулко бьется у меня в груди". - "Мне
всегда хотелось услышать, как бьется
твое сердце". - "Если мы встретимся
наяву, ты сможешь приложить ухо к моей
груди и услышишь". - "Если мы
встретимся наяву..." Она положила руки
на стеклянный колпак и промолвила: "Глаза
голубой собаки. Я всюду повторяю эти
слова".
Глаза голубой собаки. С помощью
этой фразы она искала меня в реальной
жизни, слова эти были паролем, по
которому мы должны были узнать друг
друга наяву. Она ходила по улицам и
повторяла как бы невзначай: "Глаза
голубой собаки". И в ресторанах,
сделав заказ, она шептала молодым
официантам: "Глаза голубой собаки".
И на запотевших стеклах, на окнах отелей
и вокзалов выводила она пальцем: "Глаза
голубой собаки". Люди вокруг лишь
недоуменно пожимали плечами, а
официанты кланялись с вежливым
равнодушием. Как-то в аптеке ей
почудился запах, знакомый по снам, и она
сказала аптекарю: "Есть юноша,
которого я вижу во сне. Он всегда
повторяет: "Глаза голубой собаки".
Может быть вы знаете его?" Аптекарь в
ответ рассмеялся неприязненно и отошел
к другому концу прилавка. А она смотрела
на новый кафельный пол аптеки, и
знакомый запах все мучил и мучил ее. Не
выдержав, она опустилась на колени и
губной помадой написала на белых
плитках: "Глаза голубой собаки".
Аптекарь бросился к ней: "Сеньорита,
вы испортили мне пол. Возьмите тряпку и
сотрите немедленно!" И весь вечер она
ползала на коленях, стирая буквы и
повторяя сквозь слезы: "Глаза голубой
собаки. Глаза голубой собаки". А в
дверях гоготали зеваки, собравшиеся
посмотреть на сумасшедшую.
Она умолкла, а я все сидел,
покачиваясь на стуле. "Каждое утро, -
сказал я, - я пытаюсь вспомнить фразу, по
которой должен найти тебя. Во сне мне
кажется, что я хорошо заучил ее, но
проснувшись, я не могу вспомнить ни
слова". - "Но ты же сам придумал их!"
- "Да. Они пришли мне в голову потому,
что у тебя пепельные глаза. Но днем я не
могу вспомнить даже твоего лица". Она
стиснула в отчаянии пальцы: "Ах, если
бы нам знать по крайней мере название
моего города!"
Горькие складки легли в уголках
ее губ. "Я хочу до тебя дотронуться",
- сказал я. Она вскинула глаза, я язычки
пламени заплясали в ее зрачках. "Ты
никогда не говорил этого", - заметила
она. "А теперь говорю". Она опустила
глаза и попросила сигарету. "Почему же,
- повторила она, - мне никак не вспомнить
название своего города?" - "А мне -
наши заветные слова", - сказал я. Она
грустно улыбнулась: "Эта комната
снится мне так же, как и тебе". Я
поднялся и направился к лампе, а она в
испуге отступила назад, опасаясь, что я
случайно заступлю за невидимую черту,
пролегающую между нами. Взяв протянутую
сигарету, она склонилась к огоньку лампы.
"А ведь в каком-то городе мира все
стены исписаны словами "глаза голубой
собаки", - сказал я. - Если я вспомню эти
слова, я отправлюсь утром искать тебя по
всему свету". Ее лицо осветилось
красноватым огоньком сигареты, она
глубоко затянулась и, покручивая
сигарету в тонких пальцах сказала: "Слава
богу. Я, кажется, начинаю согреваться",
- и проговорила нараспев, будто повторяя
за пишущим пером: "Я... начинаю... - она
задвигала пальцами, будто сворачивая в
трубочку невидимый листок бумаги по
мере того, как я прочитывал написанные
на нем слова, - согреваться..." - бумажка
кончилась и упала на пол - сморщенная,
крохотная, превратившаяся в пыль золы.
"Это хорошо, - сказал я. - Мне всегда
страшно, когда ты мерзнешь".
Так мы и встречаемся с ней, вот
уже несколько лет. Порою в тот момент,
когда мы находим друг друга в лабиринте
снов, кто-то там, снаружи, роняет на пол
ложечку, и мы просыпаемся. Мало-помалу мы
смирились с печальной истиной - наша
дружба находится в зависимости от очень
прозаических вещей. Какая-нибудь
ложечка на рассвете может положить
конец нашей короткой встрече.
Она стоит за лампой и смотрит на
меня. Смотрит так же, как в первую ночь,
когда я очутился среди сна в странной
комнате с лампой и зеркалом и видел
перед собой девушку с пепельными
глазами. Я спросил: "Кто вы?" А она
сказала: "Не помню..." - "Но мы,
кажется, уже встречались?" - "Может
быть. Вы могли сниться мне, в этой самой
комнате". - "Точно! - сказал я. - Я
видел вас во сне". - "Как забавно, -
улыбнулась она. - Значит, мы с вами
встречаемся в сновидениях?"
Она затянулась, сосредоточенно
глядя на огонек сигареты. И мне опять
показалось, что она - из меди, но не
холодной и твердой, а из теплой и
податливой. "Я хочу дотронуться до
тебя", - повторил я. "Ты все погубишь,
- испугалась она. - Прикосновение
разбудит нас, и мы больше не встретимся".
- "Вряд ли, - сказал я. - Нужно только
положить голову на подушку, и мы
увидимся вновь". Я протянул руку, но
она не пошевелилась. "Ты все погубишь...
- прошептала она. - Если переступить
черту и зайти за лампу, мы проснемся
заброшенные в разные части света". -
"И все же", - настаивал я. Но она лишь
опустила ресницы: "Эти встречи - наш
последний шанс. Ты же не помнишь ничего
наутро". И я отступил. А она положила
руки на лампу и пожаловалась: "Я
никогда не могу заснуть после наших
встреч. Я просыпаюсь среди ночи и больше
не могу сомкнуть глаз - подушка жжет лицо,
и я все твержу: "Глаза голубой собаки.
Глаза голубой собаки".
"Скоро рассвет, - заметил я. -
Последний раз я просыпался в два часа, и
с тех пор прошло много времени". Я
подошел к двери и взялся за ручку. "Осторожнее,
- предупредила она. - За дверью живут
тяжелые сны". - "Откуда ты знаешь?"
- "Совсем недавно я выходила туда и с
трудом вернулась назад. А проснувшись,
заметила, что лежу на сердце". - Но я
все же приоткрыл дверь. Створка подалась,
и легкий ветерок принес снаружи запах
плодородной земли и возделанной пашни. Я
повернул к ней голову и сказал: "Тут
нет коридора. Я чувствую запах поля". -
"Там, за дверью, - сказала она, - спит
женщина, которая видит поле во сне. Она
всегда мечтала жить в деревне, но так
никогда и не выбралась из города". За
дверью светало, и люди повсюду уже
начали просыпаться. "Меня, наверное,
ждут к завтраку", - сказал я.
Ветер с поля стал слабее, а потом
стих. Вместо него послышалось ровное
дыхание спящего, который только что
перевернулся в постели на другой бок.
Стих ветерок, а с ним умерли и запахи.
"Завтра мы непременно узнаем
друг друга, - сказал я. - Я буду искать
женщину, которая пишет на стенах: "Глаза
голубой собаки". Она улыбнулась
грустно и положила руки на остывающий
колпак лампы: "Ты ничего не помнишь
днем". Ее печальный силуэт уже начал
таять в предутреннем свете. "Ты
удивительный человек, - сказала она. - Ты
никогда не помнишь своих снов".
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Ну вот и все на сегодня. Увидимся в
следующем выпуске. Если будете
реагировать в письменном виде - пишите,
пожалуйста, в формате plain text. Если не
хотите, чтобы при публикации
присланного вами указывалось ваше имя (или
e-mail - адрес), намекните мне на это. По
умолчанию и имя, и адрес публикуются.
e-mail для жалоб и предложений, стихов,
рассказов и критики - dan@citycat.ru |