Одна моя голова хорошо, а две - лучше!
ИЛЬЯ КОГАН
ГДЕ ТЫ БЫЛ, ЧЕЛОВЕК?
Вы спрашиваете: где был тогда Бог?
А где был человек?
Шесть ПИСЕМ ВНУКУ
ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Дорогой мой!
Я хочу рассказать тебе о том, как меня хотели убить.
Меня.
И твою бабушку.
И еще много-много миллионов других людей.
Представляешь?
Светило бы солнце.
Или шел легкий дождь.
Скрипел трамвай за окном.
И мальчик, забравшись с ногами на диван, читал бы "Остров
сокровищ".
Но это был бы не ты.
Потому что твоего дедушку могли убить совсем маленьким.
Расстрелять.
Или задушить в газовой камере.
И сжечь в печи крематория.
Эти печи горели днем и ночью...
И днем, и ночью поднимался дым над высокими трубами.
И деревья, и кусты вокруг стали совсем серыми от пепла.
Иногда он срывался с веток, и тогда по округе расползался
шорох.
Словно еле слышный шепот:
- За что?..
Понимаешь!
Он не знали, за что.
Им говорили:
- За то, что вы евреи!
А они снова спрашивали:
- За что?
Им говорили:
- Евреи виноваты во всех наших несчастьях!
А они не понимали:
- За что?
Им говорили:
- Евреи не должны жить среди нас!
А старенькие бабушки переспрашивали:
- Что они говорят?
И обращали глаза к небу.
И искали там что-то своими выцветшими глазами.
А небо было пустым и прозрачным.
И только столбы дыма нарушали его чистоту.
- Где же ты, Господи?
Дым собирался в облака.
И они выпадали дождем за тридевять земель от смерти.
И корни, и стволы деревьев напитывались детскими сказками,
шепотом влюбленных, ожиданием радости
и ужасом последней минуты?
В сумерках этих лесов туман рисует бесплотные фигуры.
Но проходит над ними ветер.
И не остается ничего, кроме неслышного эха:
- Где же ты был, Господи?
Но ветер проходит снова.
Он срывается с неба? он гремит в лесу?
- А где был ты, человек?
Да, дорогой мой!
От этого вопроса никуда не деться.
Пусть давно уже нет тех, кто решил нас убить.
Тех, кто аплодировал чужому горю.
Тех, кто был равнодушен к нему.
И тех, кто жертвовал собой ради спасения обреченных.
Я хочу, чтобы ты знал и о тех, и о других.
Я расскажу тебе историю одной семьи.
Светловолосые и голубоглазые Леви были немецкими евреями.
Они жили в Германии.
И немецкая няня пела им про лесного царя?
И про златоволосую Лореляй?
И про Крысолова из Гаммельна?
А дедушка Эшер читал им Тору.
И учил каждого из них семейной мудрости:
- Всегда помни, что ты - гордый гражданин Пруссии и
обладаешь равными правами наравне со всеми остальными. И
никогда не забывай, что ты еврей. Если ты забудешь, всегда
найдутся те, кто напомнят тебе о твоем происхождении?.
Внуки старого Эшера искренне следовали заветам деда.
Они зажигали ханукальные свечи, соблюдали кашрут.
И верой и правдой служили своей стране.
Были врачами, юристами, учеными.
Торговали зерном и лесом.
Издавали газеты.
Они сражались на фронтах Первой мировой войны.
И получали Железные кресты за отвагу.
И никто из них не считал, кого в нем больше: немца или
еврея.
Все изменилось в один день.
В январе 1933 года к власти в Германии пришли фашисты.
И 1 апреля они объявили бойкот еврейским предприятиям и
магазинам.
У ворот лесопилки Леви встали вооруженные молодчики.
А мимо шли демонстранты с плакатами.
И на каждом были слова ненависти и презрения.
И знаешь, что было самым страшным?
Эти мерзкие плакаты несли те, кого Леви знали много лет.
Их мясник, их молочница, их пекарь.
Вчерашние добрые соседи.
Недавние друзья.
Немецкая родина отрекалась от своих еврейских детей.
- За что? - спрашивали внуки старого Эшера.
- За то, что вы евреи! - отвечали им.
Это невозможно понять!
Гражданином Германии мог быть убийца.
И грабитель.
И мошенник.
Но только не еврей!
- Еврей - враг! - внушали народу фашисты.
И добропорядочные немцы соглашались с этим.
- Еврей должен знать свое место! - вопила толпа.
Первым уволили Леви, который преподавал в университете.
А потом - Леви, который был чиновником в городском
магистрате.
А потом Леви, который служил в суде.
А как-то ночью под окнами Леви запылали костры.
Горели книги.
В огонь летели Маркс и Гейне, Фрейд и Эйнштейн,
Евреи-философы, евреи-ученые, евреи-поэты.
Германия жгла свою мысль.
Свой гений.
В страну возвращался ужас средних веков.
Однажды утром в дверь постучал полицейский Науман.
- На общественные работы! - приказал он.
Стариков Леви заставили мыть улицы.
И не швабрами, а зубными щетками.
- Пусть!.. Пусть поработают! - злорадствовали прохожие.
А потом пришло время желтой звезды.
Каждый из Леви должен был носить этот позорный знак.
Чтобы издалека было видно: идет еврей!
Леви запретили ездить в трамвае.
Нельзя было ходить в кино, в театр - никаких развлечений!
А молодых Леви исключили из немецких школ.
И тогда они поняли: Германии не нужна их любовь.
И не нужны они сами.
Вечер перед отъездом пришелся на канун Песаха.
В доме, купленном еще старым Эшером Леви, зашторили окна.
Горели свечи.
Дети задавали положенные по древнему ритуалу вопросы.
Взрослые отвечали.
Все было так же, как и тысячу, и две, и три тысячи лет
назад,
Ночь накануне Исхода.
Только где-то в соседнем доме играл рояль.
И к аромату цветущих лип примешивался запах бумажной
гари...
Потом, спустя много лет, добропорядочный немец скажет:
- Когда пришли за коммунистами, я сказал себе: я же не
коммунист?
- Когда пришли за профсоюзами, я сказал себе: я же не
состою в профсоюзах?
- Когда пришли за евреями, я сказал себе: но я же не
еврей.
И, подумав, с горечью добавит:
- Но когда пришли за мной, за меня уж некому было
вступиться!?
А до "Хрустальной ночи" оставалось два года.
ПИСЬМО ВТОРОЕ
Дорогой мой!
Теперь я расскажу тебе, что такое "Хрустальная ночь".
Жили-были Гриншпаны.
Евреи из Польши.
Вечные беженцы.
Сначала их выгнали польские власти.
Сразу после Первой мировой войны.
И они кое-как перебивались в Германии.
А потом пришли фашисты и велели Гриншпанам убираться
обратно.
Да не тут то было.
- Гэть! - приказали поляки.
И несчастные Гриншпаны вместе с двенадцатью тысячами таких
же бедолаг застряли на ничейной земле.
Без еды и крова.
О своей беде Гриншпаны написали сыну, который учился в
Париже.
Что мог сделать семнадцатилетний мальчик?
Сообщить в газеты?
Просить о помощи правительство Франции?
Но французы и так все знали.
Так же как и американцы.
И англичане.
Все они дружно осуждали злодеев-фашистов.
Но никто не спешил приютить бездомных евреев.
Более того.
Когда забрезжила надежда отправить беженцев в Палестину,
британское правительство заявило, что будет топить корабли
с ними.
Как образумить мир?
И Гершель Гриншпан решился на отчаянный шаг:
он выстрелил в немецкого дипломата.
Если бы он знал, какую адскую машину запустил его выстрел!
У немецких фашистов появился повод уничтожить еврейскую
общину Германии.
В ночь на 10 ноября 1938 года начались погромы.
Они были тщательно организованы.
Банды штурмовиков врывались в еврейские дома, били посуду,
крушили мебель.
А хозяев выгоняли на улицу.
И убивали.
А чтобы у погромщиков случайно не появилось желание
пощадить "своего" еврея, их специально вывозили в соседние
города.
Где жертвы были "чужими".
К утру все места, где жили евреи, были усеяны битым
стеклом.
С тех пор ночь погрома получила название "хрустальной".
В эту ночь погиб последний из семьи Леви.
Единственный отказавшийся покинуть родину.
Дом Леви сожгли, а их семейное дело конфисковали и передали
арийцу.
Герру Абелю.
В эту ночь были разграблены более семи тысяч еврейских
магазинов.
Сожжены или разрушены почти все синагоги.
Двадцать тысяч евреев отправлены в концентрационные лагеря.
За убийство немецкого дипломата на всю общину был наложен
коллективный штраф в один миллиард марок.
И что же?
Неужели никто в Германии не возразил против этого?
Неужели в стране не нашлось никого, кто помог бы несчастным
в эту страшную ночь?
К сожалению, пять лет фашизма не прошли даром.
В Германии оставалось все меньше людей, чьи души еще были
открыты милосердию.
И все-таки они были.
Я расскажу тебе о таком человеке.
Звали его Макс Шмелинг.
И был он знаменитым боксером, многократным чемпионом
Германии.
В тяжелом бою он однажды победил самого Джо Луиса, звезду
мирового бокса.
Вечером 9 ноября Макс по делам оказался в Берлине.
И тут ему в отель позвонил давний приятель Давид Левин.
- Позаботься о моих детях! - попросил он.
Шмелинг и Левин дружили много лет.
У них были общие интересы, общие развлечения.
И оба они чувствовали, что им предстоит скорая разлука.
Германия становилась смертельно опасной для евреев.
Как раз накануне "Хрустальной ночи" Левин привез свою семью
в Берлин, чтобы уладить последние дела перед эмиграцией.
Когда начались погромы, он понял, что есть только один
человек, который может спасти его сыновей?
Уже сыпались витрины.
Уже трещали двери.
Уже пролилась кровь.
Когда Макс Шмелинг вез перепуганных детей через сошедший с
ума город.
У Шмелинга братья Левины провели три самых страшных дня.
Потом на своем автомобиле он вывез их в безопасное место за
городом.
А еще через два дня, когда стихла волна насилия и
ненависти, отвез детей к отцу.
Вскоре семья Левиных выехала в Шанхай, а оттуда - в США.
О родственниках, оставшихся в Германии, Левины больше
никогда не слышали.
Спустя много лет спасенные дети нашли Макса Шмелинга.
Они рассказали миру о мужестве человека, который рисковал
жизнью, считая, что просто выполняет свой долг.
Это был трудный бой чемпиона.
Он вел его не за почести, не за славу, не за победу
арийского духа.
Он спасал немецкую совесть.
Ведь недаром говорят: город спасется, если в нем будет хоть
один праведник.
ПИСЬМО ТРЕТЬЕ
Дорогой мой!
Ты спрашиваешь, почему евреи не покинули Германию сразу
после "Хрустальной ночи"?
Ответ простой: им просто некуда было ехать
Для немецких евреев мир разделился надвое: на места, где
они не могли жить, и места, куда они не могли попасть.
Вот послушай историю еще одной еврейской семьи.
Их звали Карлинерами.
И у них было четверо детей.
Каким-то чудом папе-Карлинеру удалось раздобыть въездную
визу на Кубу.
За большие деньги, конечно.
И в мае 1939 года вся семья взошла на борт океанского
лайнера "Сент-Луис".
С ними из Гамбурга отправились в плавание еще 940 таких же
счастливцев.